Виталий Плотников
СЕВЕРНАЯ ОДИССЕЯ ПОЭТА ТРЯПКИНА
(заметки провинциала)
Со стихами редкостного поэта «божьей милостью» Николая Ивановича Тряпкина впервые я познакомился в сборнике «Поэзия Севера», изданного в Архангельске в 1966 году. Под одной обложкой оказались стихи Николая Леонтьева и Сергея Орлова, Николая Тряпкина и Ольги Фокиной, Николая Рубцова и Варлама Шаламова, Александра Яшина. Каждый со своим поэтическим и жизненным опытом, узнаваемым стихотворным стилем, их объединяло в книге одно – Север. Из четырех стихотворений Николая Тряпкина, опубликованных в альманахе, врезалось в память одно: «Аргиш», как вскрик в ледяной и безлюдной тундре:
«Аргиш - по звёздам, по ветру, по слуху…
Жутко вот так бесприютному духу!
Скоро вон там, на ненастном отроге,
Тундра задует в пустынные роги.
Снег да луна, да скрипенье осоки,
Рядом – собачьи голодные склоки,
Где-то вон там, за горами, лесами,
Жил я со старыми добрыми снами.
Аргиш – по звёздам, по волчьему следу,
Где моя пристань? Куда я приеду?»
Складывалось ощущение, что этот олений поезд увозит Тряпкина в вечность, где одиночество и неизвестность среди дикой природы, и «Старые сказки с веселыми снами \ Снежною пылью свистят под санями».
Тема Севера в поэзии Николая Тряпкина не случайна. По воле военного лихолетья он оказался в эвакуации, в Котласе. Об этом периоде своей жизни он пишет: «У меня впервые открылись глаза на Россию и на русскую поэзию, ибо увидел я все это каким-то особым, "нутряным" зрением. А где-то там, совсем рядом, прекрасная Вычегда сливается с прекрасной Двиной. Деревянный Котлас и его голубая пристань — такая величавая и так издалека видная! И повсюду — великие леса, осененные великими легендами. Все это очень хорошо для начинающих поэтов".
Позднее Николай Тряпкин будет не раз возвращаться в стихах к северным местам, где довелось ему побывать: в 1941 – 1943 годах – это Котлас и небольшая деревушка под древним Сольвычегодском (возможно, деревня Коряжма. Ныне она сохранилась частично, как окраинная улица г. Коряжма – современного города работников целлюлозно-бумажного комбината); 1954 – 1956 годы он живет в Архангельске, где активно участвует в литературной жизни областного центра.
В стихотворении «Пароход на Вычегде» (1948 г.) поэт напоминает о Соли Вычегодской, вотчине купцов Строгановых (16-17 вв.):
«За волною, за волною за торопкою
Лопастями, лопастями да с пришлепкою.
А по светлой да по палубке по строганой
Будто ходит-колобродит купчик Строганов,
Магарычем, видно, лишка опохмелился,
То направо, то налево раскошелился.
То девчонке-сговоренке он китаечку,
То расстриге-забулдыге он копеечку».
И хотя автор называет местом действия пароход, что исторически неверно (первые пароходы на Двине и Вычегде появились в начале 19 века), этого не замечаешь, потому что суть в другом - в сравнении времен. Завершается стихотворение временем середины 20 века:
«Натужится,
Торопится,
Гребёт.
Беленые побрякивают кранцы.
Везет из Сыктывкара пароход
На Вологду
Безусых новобранцев.
Эй, Котлас дровяной!
Эй, встречная Двина!
Раскидывай, весна,
Зеленые палатки!..
И пляшет на спардеке
Старшина
Под нашу
Современную
Трехрядку».
Во все времена достаточно желающих зарифмовывать свои прозаические представления о мире в художественно раскрашенную строку. У большинства, в лучшем случае, получается цветасто, но попадает в голову, а не в душу. Поэзия же Тряпкина проникает через подсознание человека и растворяется в душе, как её часть. И пусть ты ещё не осмыслил конкретных строк, идей, заложенных поэтом в стихотворении, а оно уже живет в тебе. Такие стихи ломают запоры литературных сообществ, и они уходят в «свободное плавание», где их безоговорочно принимает народ. Именно такие стихи Николая Тряпкина отличает соединение, казалось бы несоединимого: лирики и эпоса, древности и современности. И образ Севера, его суровое дыхание рядом, оно сквозит во многих стихах Николая Тряпкина, возвращая его то в молодость, то в размышления о вечном и конечном.
Вот отрывки из стихотворений разных лет:
«Я уйду по снегам за далекую Пинегу
В белый сумрак великих лесов.
Не возьму ничего: ни берданки, ни спиннинга,
Ни романов, ни пьес, ни стихов.
<…>
Я возьму только душу с глазенками школьника
И скажу ей: гляди, понимай.
И подарит мне сказку Великого Хвойника
Серебристый шалун-горностай.
<…>
(«Желание», 1957 г.)
«Хорошо, когда забродит холод,
Поскучать у печки при огне.
Вот сижу. А был когда-то молод
И гулял по Северной Двине»
(«Хорошо, когда забродит холод…», 1960 г.)
«...Сосна да ель. Да птичий голосок,
Да пахнет лес грибами и смолою.
А под ногами – бел сыпуч песок,
И скрип лесов над Вычегдой-рекою.
<…>
Корежема!.. Сестрица! Благодать…
Когда-то я прокладывал здесь гати.
И в той избе ложился почивать
На сказочные русские полати.
<…>
(«Коряжема», 1962 г.)
«…И вот он снова, точно диво, -
Тот день, сугробный и дурной:
Иду, обтерпанный и вшивый,
С мешком голодным за спиной.
<…>
И сквозь великий строй метели,
В каком-то хвойном городке,
Промчатся серые шинели
На фронтовом грузовике.
<…>
И вот лежу в дареных шмотках,
Обмытый тут же, как ребя…
А вьюги ходят над слободкой,
В рога полночные трубя».
(«Я только вспомню те названья…», 1966 г.)
<…>
«Заворачивал ветер. И гудели затворы
У Печорских ворот.
И заплюхалась Пижма. И сказали поморы:
«Это семга идет».
Зароаботали весла, изготовились руки,
Замахнув гарпуны,
И всю ночь раздавались бесподобные стуки
Из речной глубины…».
(«Песнь о великом нересте», 1970 г.)
<…>
«Снится Устюг, ласковый Олонец
И соцветья рубленных церквей…
<…>
И на крыльях славы и печали
Проплывут над нами журавли…
Мы кошель на Вычегде связали,
А слова с Онеги принесли».
(«Днем и ночью, снова днем и ночью…», 1971 г.)
«Загостился я, земля, в твоих долинах,
Закружился на охотах соловьиных,
Засиделся у печорского сугора,
Загляделся в Соловецкие озера…»
(«Загостился я, земля, в твоих долинах…», 1973 г.)
«Когда-то там, в лесах Устюги,
Я неприкаянно кружил.
Скрипела ель, стелились вьюги
У староверческих могил.
<…>
И в смутном свете повечерий
Я закрываюсь в тайный скит.
И несказанный дым поверий
В моих преданиях сквозит…»
(90-е годы)
На Севере, в Котласе Николай Тряпкин очарован раздольными речными просторами Вычегды и Двины, сумрачными ельниками и золотыми сосновыми борами, белыми сквозными ночами. Он пишет стихи, которые, по его признанию «самого меня завораживали». Он живет в среде самобытных коренных крестьян-северян, сохранивших в чистой душе русскую культуру, в крестьянской семье, где в те годы осенне-зимними длинными вечерами традиционно велись беседы «за жизнь», вспоминали старину, подкрепляя свои мысли-размышления преданиями, легендами, притчами, сказами. Всё это впитывалось молодым поэтом. Возможно, свои стихи он отправлял в котласскую районную газету «Социалистический Север». К сожалению газет времен Великой Отечественной войны не сохранилось - архив редакции сгорел. Тем не менее, у местных краеведов бытует мнение, что Николай Иванович сотрудничал с газетой довольно плотно, в какой-то период являясь ее сотрудником: не то штатным, не то внештатным. Всё это предстоит ещё выяснить.
В 1954 году Тряпкин приезжает в Архангельск, где живет до августа 1956 года, перебиваясь рецензированием начинающих поэтов, публикует подборку стихов в альманахе «Север» («Журавли», «По городу Ржеву…», «Жили как дети и пели как дети», «Сама я хату подмела»), издает в областном издательстве вторую поэтическую книжку «Белая ночь». Известный летописец литературной жизни северян Борис Пономарев вспоминает в книге «Литературный Архангельск»: «Помню, какое глубокое впечатление произвели на слушателей его «Журавли». Поэт читал стихи нараспев, но не манерой чтения поразил Николай Иванович. Нас взволновало и пленило само стихотворение, его теплая интонация». На его стихи тогда была написана песня «Летела гагара», которая до сих пор исполняется Северным народным хором:
"Кричала гагара, кричала гагара над крышей моей. Кричала гагара, что солнце проснулось, что море поет. Что солнце проснулось, что месяц гуляет, как юный олень. Что месяц гуляет, что море сияет, что милая ждет".
В 2007 году, подводя итоги к 90-летнему юбилею города Котласа, котлашане вспомнили известных поэтов, бывавших в разные годы в этом северном городке: Николая Рубцова, Виктора Бокова, Константина Ваншенкина, Валентина Устинова, Ольгу Фокину, Валентина Суховского и, конечно, Николая Тряпкина, который в последний раз приезжал в Котлас в июле 1960 года. Его стихи: «Хорошо, когда забродит холод…», «О том, как старели покосные травы…», «Коряжема», «Песня» - по праву вошли в антологию котласской поэзии «Ветер жизни» (2006 г.).
Для многих современных жителей города его певучая поэзия явилась тем откровением, которое остается в душе навсегда.
Литература:
Ветер жизни: Антология котласской поэзии (сост. Мусонова Л.), - Котлас, 2006 г.
Михайлов А.А., Северная тетрадь: О родном крае, о литературе, о товарищах, о себе. – Изд. 2-е, испр. и доп. – Архангельск: Сев. – Зап. кн. изд., 1980. – 320 с.
Пономарев Б.С., Литературный Архангельск: События, имена, факты. – ( 2-е изд., доп. и испр) – Архангельск: Сев. – Зап. кн. изд., 1989. – 288 с.; 16 л. ил.
Поэзия Севера: сборник поэтов Севера (ред. Лиханова В.К.), - Архангельск, Сев. – Зап. кн. изд., 1966 г.
Тряпкин Н.И., Избранное: Стихотворения (вступ. статья В. Кочеткова). – М.: Худож. лит., 1984 г. – 560 с., портр.
Тряпкин Н.И., Стихотворения (вступ. статья В. Кожинова). – М.: Детск. лит., 1983 г. – 190 с., ил. – (Поэтическая б-чка школьника).
ПОДБОРКА СТИХОВ
НИКОЛАЯ ТРЯПКИНА
ЭТОТ СЕВЕРНЫЙ ГОРОДОК
Этот северный городок,
Эта хвойная глушь заволоцкая.
Да вдали пароходный гудок,
Да заречная верба слободская.
Намотай на ладонь бечеву,
Разозли, раскачай эту звонницу.
И пускай она прямо в траву
Заржавелою спицей наклонится.
Только б вырвался шмель из-под ног,
Только б вспыхнула ярь вологодская,
Этот северный городок
Да церквушка наша слободская.
РУСЬ
Значит - снова в путь-дорогу,
Значит - вновь не удалось.
Значит - снова, братцы, - с Богом!
На авось, так на авось.
Что нам отчее крылечко!
Что нам брат и что нам друг!
Ты катись моё колечко,
Хоть на север, хоть на юг.
Умираем, да шагаем
Через горы и стада.
А куда идём - не знаем,
Только знаем, что туда:
В те края и в те предместья,
Где дома не под замком,
Где растут слова и песни
Под лампадным огоньком.
Провались ты, зло людское,
Все карманы и гроши!
Проклинаю всё такое,
Где ни Бога, ни души.
То крылечко — не крылечко,
Где платочек — на роток…
Ты катись, моё колечко,
Хоть на запад иль восток.
Проклинаем да шагаем
Через горы и стада.
А куда идём - не знаем,
Только знаем, что туда.
***
Одни для злобы лишь умны,
Добра же делать не умеют.
И даже слова Сатаны
Они уже не разумеют.
Людская горестная тля!
И солнце плачущее око!..
И только молится земля
У мёртвых стойбищей востока.
***
А сколько их было за нашим столом!
А сколько добра красовалось на нем!
А сколько высоких речей раздалось!
А сколько веселых ковшей испилось!
И вот они нынче – грозою гроза,
И нашею солью – да нам же в глаза.
И мы повторяем старинный урок:
И жито забыто, и пиво не впрок.
***
Суматошные скрипы ракит,
Снеговая метель-хлопотушка.
Не на курьих ли ножках стоит
У тебя твоя вдовья избушка?
Ни двора, ни крыльца, ни сеней.
Только снег, что бельмо, на окошке.
Да на крыше концы от жердей -
Как у ведьмы надбровные рожки.
Да сермягой обитая дверь,
Да за вьюгою - ни зги в переулке:
Уж не ты ли тут скачешь теперь
На какой-то подмазанной втулке?
Только ворон - кричи не кричи,
Да и ты не страшна мне, колдунья,
И всю ночь мы с тобой на печи
Да под шубкой твоей да под куньей.
Пусть рыдает метель, как сова.
Пусть грохочут в лесах бурелому.
В нас такие пылают дрова,
Что сгорят все другие хоромы.
Только ночь, да крутель, да сверчок,
Только волчья грызня за избою,
Да заглохшая дверь - на крючок,
Да сиянье твое надо мною.
И всю ночь, как шальная, летит
Грозовая под нами подушка,
И с питьем недопитым стоит
За трубою волшебная кружка.
***
Погулял с котомочкой немного,
Подремал в лесу у шалаша.
А теперь в последнюю дорогу
Дай нам Бог собраться неспеша.
Дай нам Бог последнего смиренья -
Всё как есть оплакать и простить,
За дворами отчего селенья
Свой последний цветик посадить.
Ни вражды, ни горечи, ни страха -
Припадём к заветному пеньку -
И под солью дедовского праха
Превратимся в щебень и муку.
ПОДРАЖАНИЕ ЭККЛЕЗИАСТУ
1.
Все на земле рождается,
И все на земле кончается,
И то, что было осмысленно,
В бессмыслицу превращается.
И вот она — суть конечная,
И вот она — грусть извечная.
Земля ты моя неустанная!
Галактика наша Млечная!
И если мы все рождаемся
И с волей своей не справляемся, —
Зачем же тогда к посмешищу
Мы заново устремляемся?
2.
Ты вышел из дома — все цитры звучали,
Все дети твои и друзья ликовали,
А в дом возвратился — и скорбь, и рыданья,
И всю твою семью ведут на закланье.
И видишь ты стол, оскверненный врагами,
И видишь ты пол, что утоптан скотами,
И видишь ты стены в моче и навозе
И всю свою утварь в разбойном обозе.
Крепись и мужайся и телом и духом.
Не все ли под солнцем проносится пухом?
И в славе почета, и в смраде бесчестья
Да будет в руках твоих шест равновесья!
3.
Ну кто из пастырей земли
упреки мудрых переносит?
Какие в мире короли
Глупца на пир свой не попросят?
Мудрец — он Богу самому
Всю правду выложит, не скроет.
(А тот по случаю сему
А возгремит, и волком взвоет!)
Зато глупец - известный жук:
Он перед властью медом льется!
А мед такой - хмельней наук,
Поскольку славою зовется.
4.
И видел я в земном своем скитанье -
Во всех углах на всех путях земных -
И свет ума, и полный мрак незнанья,
И гибель добрых, и всевластье злых.
И видел я, как подлость торжествует,
И как неправда судит правоту,
И как жрецы за глупость голосуют
И тут же всласть целуют ей пяту.
И проклял я все стогны человечьи,
И в знойный прах зарылся от стыда.
И под свистки холопского злоречья
К своим трудам ушел я навсегда.
5.
Суета сует, суета сует -
И в сто тысяч раз и вовек.
Только тьма и свет, только тьма и свет.
Только звездный лед, только снег.
Только тьма и свет, только зверий след
Да песок пустынь у могил.
Остальное все - суета сует,
То. Что ты да я наблудил.
И за годом год. И за родом род,
И за тьмой веков - снова тьмы.
Только звездный ход. Только с криком рот.
Да песок пустынь. Да холмы.
(1982)
НЕТ, Я НЕ ВЫШЕЛ ИЗ НАРОДА!
Нет, я не вышел из народа.
О, чернокостная порода!
Из твоего крутого рода
Я никуда не выходил.
И к белой кости, к серой гости
Я только с музой езжу в гости.
И на всеобщем лишь погосте
Меня разбудит Гавриил.
И кровь моя — не голубая!
Что, голубая? Да худая!
Она — венозная, вторая.
То — не земля и не вода,
А только ил и только сода.
А соль вошла в кулак народа.
О, чернокостная порода!
О, черносошная орда!
Пускай я смерд. Но не смердящий.
Пускай я пес. Но не скулящий.
И пот — мой запах настоящий,
Мозоли — перстни на руках!
А если вы, мои онучи,
Порою черны и вонючи, —
Прополощу вас в Божьей туче
И просушу на облаках!
И даже в рубищах Парижа
Да не замучает нас грыжа!
И в этих песенках — не жижа,
А родниковая вода.
Нет, я не вышел из народа.
О, чернокостная порода!
Из твоего крутого рода
Не выходил я никуда.
(1982)
* * *
Свет ты мой робкий, таинственный свет!
Нет тебе слов и названия нет.
Звуки пропали. И стихли кусты.
Солнце в дыму у закатной черты.
Парус в реке не шелохнется вдруг.
Прямо в пространстве повис виадук.
Равны права у небес и земли,
Город, как воздух, бесплотен вдали...
Свет ты мой тихий, застенчивый свет!
Облачных стай пропадающий след.
Вечер не вечер, ни тьмы, ни огня.
Молча стою у закатного дня.
В робком дыму, изогнувшись, как лук,
Прямо в пространстве повис виадук.
Равны права у небес и земли.
Желтые блики на сердце легли.
Сколько над нами провеяло лет?
Полдень давно проводами пропет.
Сколько над нами провеяло сил?
Дым реактивный, как провод, застыл.
Только порою, стеклом промелькав,
Там вон беззвучно промчится состав.
Молча стою у закатного дня...
Свет ты мой тихий! Ты слышишь меня?
Свет ты мой робкий! Таинственный свет!
Нет тебе слов и названия нет.
Звуки пропали. И стихли кусты.
Солнце в дыму у закатной черты.
* * *
Ходит ветер в чистом поле,
А за полем ходит гром.
А в том поле чья-то доля –
Белый камень под бугром.
Ой ты камень под горою!
Ты совсем не алатырь.
Только буйной головою
Кто здесь падал на пустырь?
И галопом скачет вихорь,
Закрывая белый свет...
Только холмик с облепихой,
Только пыльный горицвет.
Или, может, под тобою
Никого и ничего,
Только к вечному покою
Ждешь прихода моего?..
Ходит ветер в чистом поле,
А за полем ходит гром.
А в том поле чья-то доля –
Белый камень под бугром.
***
А жизнь прошла. Закончены ристанья.
Исправим печь. И встретим холода.
И только смутный гул воспоминанья
Проходит вдруг по жилам иногда.
Он пронесется там, как в шахтах воды,
Промчится гул — и снова забытье.
И перед древним сумраком природы
Горит свеча — окошечко мое.